Татьяна и Леонид Зимаковы живут и работают в Далласе. Татьяна — профессор, завкафедрой русского языка и литературы в университете SMU. Леонид — сейсмолог, работает в компании Re
ftek. Их приемному сыну Саше 14 лет. Старший сын Владимир — художник-иллюстратор, живет и работает в Калифорнии. Татьяна и Леонид усыновили Сашу, когда Владимиру было 23 года.
Трудно писать на очень личную тему. Еще труднее сдержать эмоции, когда видишь, как агрессивно депутаты Государственной Думы проталкивают и принимают свой запрет на усыновление детей из России американцами в качестве ответа на «акт Магницкого», как тупо и яростно они реагируют на вопросы и возмущение общества, отметая все аргументы и факты.
***
С чего же начать эти заметки? Может, с моего давнишнего желания усыновить детдомовского ребенка и серьезных сомнений мужа?
Его сомнения и раздумья были абсолютно понятны. Когда брату мужа было 5 лет, он попал под машину, и хотя выжил, но стал инвалидом. С этого момента нормальная жизнь обычной советской семьи военного и учительницы закончилась. Десять школьных лет отец таскал сына в школу на руках, поскольку не было никакой другой возможности для него попасть в класс. Брат мужа хорошо рисовал и после окончания школы подал документы в художественный институт. Но их даже рассматривать не стали. Пришел официальный ответ, что инвалид первой группы не может обучаться в московском ВУЗе.
Запомнился и переезд из барака военного городка в подмосковном поселке Немчиновка в новый девятиэтажный дом. Семейная радость была омрачена тем, что громоздкая инвалидная коляска не помещалась в лифт этого дома. А квартира была на последнем этаже. Таких трудностей и нелепостей, которые в развитых странах называются неприятно режущим русский слух словом «дискриминация», в жизни брата моего мужа было немало. От непомерной тяжести бытия и множества переживаний рано умерли родители. Стремительно менялось время, но быт брата не становился легче. Мы купили ему новую импортную коляску, которая помещалась в лифт, но лифт теперь часто стал ломаться.
***
Хотя мы уже жили в Америке, куда приехали на работу в Мичиганский университет, и видели другое отношение государства и общества к инвалидам, больным детям и старикам, мой муж, несмотря на все уговоры взять ребенка из детдома, долго не мог решиться на этот шаг. Его отношение резко изменилось в тот момент, когда мы приехали в один из московских детских домов и наш мальчик сразу же бросился ему на шею. И оторвать его было просто невозможно. Умная воспитательница сказала: «Пусть так полежит, не трогайте его». Мальчик заснул на руках, муж боялся пошевелиться, а мы обе изо всех сил пытались скрыть слезы. В свои 4 года ребенок почти не говорил и не умел улыбаться. Его мать была давно лишена родительских прав, и его никогда и никто не навещал.
***
Когда я была депутатом Моссовета в течение семи лет, меня всегда поражала одна вещь. Поговоришь с тетками и дядьками из Исполкома, от которых все наши решения зависели, отдельно и неформально — в буфете, на лестнице, на улице — и видишь, что это обыкновенные, часто вполне симпатичные люди. Всё адекватно понимают, всё знают, имеют колоссальный опыт. Но коллективно, все вместе они превращались в аппарат. Как чеховский Петя Трофимов из «Вишневого сада» считал, что он «выше любви», так для аппаратных людей ведомственные, межведомственные, державные, партийные интересы и ценности вдруг становились гораздо выше нормальных человеческих. Когда они сидели в своих кабинетах или на собраниях, им, похоже, какие-то «большие» горизонты открывались, невидимые простым смертным. Они начинали остро ощущать свою особую государственную миссию в этой жизни. Странная такая метаморфоза происходила.
***
Однажды у нас произошел интересный эпизод. Сидим в приятной компании в Москве. Отличная закуска. Веселый разговор, шутки, смех. Лучше не бывает. И вдруг крик души:
— Не понимаю я! Тут явно, что-то не то. Хорошо им там платят за это?
— Да нет, это они много платят.
— Ну ясно, сами дебилы и наших дебилов берут.
Длинная, неловкая пауза…
— Ой, извините.
Эта милая «сердобольная» женщина была врачом по профессии, так же, как и депутат Лахова, инициатор поправок Государственной Думы.
***
Наш сын родился в семье одинокой алкоголички. В его маленькой жизни были туберкулезный диспансер и санаторий, дом ребенка и детский дом. В Америку он приехал с болезнями, страхами, агрессией, истериками, рваным ухом, привычкой есть сырые макароны, воровать и прятать вещи, и всегда держать наготове собранный рюкзачок. Десять лет рядом с нами были родственники, друзья, соседи, врачи, психологи, учителя, репетиторы и тренеры. Мы вместе многое преодолели. Осталась дислексия, серьезные проблемы с чтением и письмом. Это не считается здесь болезнью, просто оказывается дополнительная помощь в школе по специальным методикам. Наш сын спортсмен, красивый, добрый, умный, очень любимый и нами, и теми, кто его знает. Если бы он остался в детдоме, он попал бы в категорию необучаемых, попросту дебилов, и жизнь его была бы вполне предсказуемой.
Среди моих учеников средней школы и студентов университета были и есть усыновленные из России. Например, моя крестная дочь, которой уже 28 лет. Их жизнь похожа на жизнь моего сына. Я не люблю ругаться, но для депутатов у меня постоянно крутится в голове одно слово. Никак не могу от него избавиться.