И тут начинается странное… Меняется ощущение времени. Оно или замирает, или без особых усилий перескакивает назад, или невероятно ускоряется. И с пространством в 73 квадратных метра происходит невероятное, сравнимое, может быть, со сценой, когда под влиянием яркого луча света оно то сжимается до какого-то угла, то расширяется. А то вдруг прирастает бывшим, давно всеми забытым жильем: домом преподавателей на Ломоносовском проспекте, квартирой в Черемушках, дачей в Мамонтовке, квартирой на Красной Пресне. Меняемся и мы. Из Татианы и Тани я превращаюсь в Татулю и Татишку, а Алекс в Сашулю и Сашочка.
Какое же удовольствие бесцельно бродить туда-сюда и находить старые вещи на своих местах! Из маленькой комнаты слышны голоса мамы и Алекса. Читают, наверно. Как xорошо, когда все при деле.
А в кухне, оказывается, деревья закрыли окно и нахально лезут в форточку пятого этажа. Мама говорит, что здесь теперь ее дача и сад. Ну какая такая дача? Какой сад?
Там у нас росли белая и светло-фиолетовая сирень, и высоченные березы, по их веткам скакала белка Катя, и сосны с елями. Была посажена елка “Таня”, достигнув зрелости, к всеобщему удивлению, сменившая пол и переименованная мамой в “Вовочку”. Ее иногда зимой наряжали. На зависть всем соседям была отличная ирга, из которой делали наливки и вино. А волшебная китайка, из райских яблочек которой варили варенье с плодовыми ножками и лимонными дольками… А безудержно плодовитые кусты малины, дававшие не так уж много ягод, но агрессивно захватывающие прилегающие территории… Самоотверженно ползая на коленях в собственноручно сшитых наколенниках, папа пытался привести их в чувство, облагородить, но они упорно этому противились и малина все больше превращалась в дикую. У нас был даже свой маленький вишневый сад с редкими вишенками “так поесть” и куст жасмина у террасы. Когда жасмин расцветал и начинал благоухать на всю Спортивную улицу, папа неизменно вспоминал старинный акростих:
Жасмин хорошенький цветочек.
Он пахнет очень хорошо.
Понюхай, миленький дружочек,
А в руки не бери его.
И каждый раз это звучало смешно. Правда, жасмин, сирень и вишня со временем незаметно исчезли, то ли засохли, то ли замерзли. А вот теперь, может быть действительно, каким-то образом все выжившее на даче перебралось сюда, в Раменки? Маме виднее.
Когда-то казавшаяся просторной кухня существенно уменьшилась в объеме. И усиленно сопротивляется любому техническому прогрессу. С трудом втиснутая двумя мастерами посудомоечная машина сейчас используется как шкаф для лишней посуды, которая осталась со времен, когда квартира была густонаселенной и гости и приезжие родственники в доме не переводились. Интересное тогда было время. Если вдруг и наступало в доме долгожданное затишье, то становилось как-то не по себе.
Я только пришла из школы, бросила у двери портфель и сразу на кухню. На столе между тарелок забытый листок со стишками:
Дома тихо, очень тихо.
В школе учится Татиха.
Тетя Маня смылась к сыну.
Мама выгнала Галину.
Комнат много – я один.
И хожу как сукин сын.
Решительно вычеркиваю середину и несусь к папе в кабинет:
– Слушай, ну кому нужны бытовые подробности про тетю Маню с Галиной? Вот как надо:
Дома тихо, очень тихо.
На душе – неразбериха.
Комнат много – я один.
И хожу как сукин сын.
Папа с трудом отрывается от своих бумажек, снимает очки и смотрит на меня, видимо, пытаясь сообразить, в каком классе учится младшая из его трех дочерей и что они там сейчас проходят по литературе. Так и не вспомнив, безнадежно машет рукой:
– Ой, батюшки, ну почти декаданс. Но ничего, ничего, вполне годится…
– А что такое декаданс и для чего годится?
Нет ответа. Папа уже опять уткнулся в свои карты и книги.
Звонок. Подлетаю к двери одновременно с Сашей. На пороге трoe мальчишeк. Напоминают хулиганов из моего двора в Волковом переулке. Интересно, когда он успел с ними познакомиться? Всего-то и выскочил на 20 минут за хлебом.
– Санек, выйдешь?
– Не-а…
– А чё так?
– Занят.
– А чё делaeшь?
– Мы с бабушкой стихи пишем…
Немая сцена… Пацаны скривили свои подростковые мордочки и, разочаровавшись в новом приятеле, быстренько зaпрыгнули назaд в лифт. Я тоже потрясена и прикрываю рукoй отвисшую челюсть. Там, откуда приехал Алекс, стихами интересуются только университетские профессора. Стараясь не выдать свое удивление, нарочито растягиваю слова:
– Са-аш, а что за стихи-то?
Молча удаляется, а потом приносит и с чувством глубокого внутреннего достоинства протягивает страничку из тетради. Вот это да! Значит не одна я тут брожу и путешествую во времени и пространстве:
– Сашок, а что это у вас с бабушкой такой пессимизм в последней фразе? Почему вы не знаете, что делать и как жить?
– Бабушка говорит, что ей без нас плохо. Здесь скучно, а там невозможно. А у меня наоборот.
О, господи, им на двоих сто лет. Один человек прожил длинную жизнь, у другого вся жизнь впереди. Один родился в страшное время, но в замечательной семье. Другой родился в семье алкоголика, жил в детском доме, а время как раз было неплохое. Но эти двое хорошо понимают друг друга и одинаково смотрят на мир. И проблемы у них, выходит, общие. И как их решать? Смотрю вопросительно на папу. Над пианино его большая фотография. Серьезное лицо, смеющиеся глаза. И вдруг легкий взмах обеих рук:
– Ой, батюшки мои, ну что тут у вас происходит опять? Ну в самом-то деле? А стихи очень даже ничего…, весьма, надо сказать, приличные… Вполне годятся для семейного альбома.
Моему незнакомому деду
Люблю я очень дедов дом.
Наверное, все дело в том,
Что на стене его портрет,
Что здесь уютный кабинет,
Где книги, карты, камни, ручки
И разные фигуры, штучки –
Как и бывало все при нем.
Как жаль, что не был с ним знаком!
Хоть книжек мне он не читал
И в экспедиции не брал,
Ходить на лыжах не учил
И по музеям не водил,
Я обожаю, как игрушки,
Кораллы, камни и ракушки.
В углу стоит китовый ус,
На фото – горы, сад, индус,
Индонезийские вулканы
И экзотические страны.
Дед в чайной в городе Кабул.
Туркменский маленький аул.
А кто там в рамке золотой?
Да, деда, видно, был крутой!
Он мог бы классно объяснить,
Что делать нам и как нам жить?
(Саша Зимаков. Литературная обработка И.К. Славина, 2009)